Анна не знала, что следует говорить жене, отправляющей мужа на войну. Особенно, когда эта война в какой-то мере спровоцирована этим же мужем. Возможно, ей стоило обратиться к мыслям великих романтиков и поэтов, превозносящих подобные моменты на пьедестал наивысшего момента любви и взаимопонимания между супругами. Возможно, ей стоило так же вдохновленно верить в предстоящую победу и заранее смотреть на мужа не иначе, чем на великого героя. Возможно, она должна была сказать ему слова восторженной любви, но вместо этого у Анны не было слов вообще.
Должно быть, ей стоило читать больше романтичных произведений, чтобы воспринимать все происходящее с девичьей легкостью. Однако Анна не видела ничего воодушевляющего и героического в войне, ведь какой бы благой цели она не служила, неминуемы жертвы среди мирных жителей. Войска, под бурный крик толпы и гордо поднимающее в руках знамя, отправлялись убивать мужей, братьев, разграблять деревни, насиловать женщин и убивать детей. Кровь обагрит их руки, и будет забыта в тот самый миг, когда победитель объявит достигнутой свою высшую, непременно важную цель, но тысячи унесенных жизней и искалеченных судеб это все равно не поправит. Анна не знала, что ей говорить, отправляя мужа на войну.
Ее сердце переживало за него, за его сохранность и за то, что Натаниэль может сотворить собственными руками, которые уже знали вкус убийства. Она боялась думать о том, каким будет ее муж там - в пылу сражений, где царствует лишь один закон - убей или будешь убит. И в какой-то мере его победы она боялась ничуть не меньше, чем его поражения, а значит из предстоящих событий так или иначе не могло выйти ни одного благополучного развития. Она могла стать вдовой, или же, глядя на своего мужа, до конца своих дней знать, что руками, которыми он ласкал ее тело, он отнимал чужие жизни. Что сказать ей, чтобы выразить ему свои чувства?
Этим вечером Анна вновь сказалась больной; это стало удобной отговоркой на все те мероприятия, в которых она не хотела принимать участия. А после рождения долгожданного сына, таковыми были практически все. Сын. Отрада глаз ее. Первое дитя, рождению которого предшествовало столько бед. Раньше Анне казалось, что материнство дарует женщине самое большое счастье, на какое только способен этот мир. Однако сейчас, глядя на своего сына, Анна вовсе не чувствовала счастья. Сердце ее сжималось от тревожных мыслей, что никакая забота, никакая любовь не способны огородить ее чадо от тех ужасов, которые готорит ему жизнь. Вернее, какие жизнь начала обрушивать на него еще в материнском чреве.
Больше всего молодая графиня боялась, что колдовство, направленное прежде против нее, будет преследовать сына. Оттого с момента рождения она буквально не оставляла его одного, не доверяя ни прислугам, ни кормилице. В первые ночи, превозмогая усталость, Анна почти не спала, опасаясь повторения того кошмара, каким стали ее ночи последних месяцев беременности. Но ни дурных видений, ни призраков, никакого вредоносного колдовства - ничего из этого так и не случилось, и порой Анне казалось, что кошмар минувших месяцев всего лишь плод ее воображения. Но это было не так. Тот ужас был реален, и Анна запрещала себе забывать его. Отныне в ее руках не только собственная жизнь, но и, куда важнее, жизнь ее ребенка.
Появление Натаиэля в башне, откуда так и не унесли ее вещи после прекращения колдовства, не было заведенным правилом, но Анну оно не удивило. Завтра с рассветом ее муж отправиться на войну, и если самой Анне предрассудки помешали инициировать последнюю встречу, то граф Ричмонд не был ими обременен. Когда-то они были счастливой семьей, воспоминания о которой касаются Фаулер в тот момент, когда взгляд обращается к мужу. Их счастье было так давно, что теперь в него сложно поверить: еще несколько месяцев назад она не мыслила себе и дня без его объятий, а теперь не смела даже задерживать взгляд.
- Прости, - произносит Анна, стойко выдерживая внезапный поцелуй. Остается неясным, извиняется ли она за свое отсутствие на пиру или за то, что, стоило Натаниэлю прерваться, как жена выскальзывает из его рук. Не отстраняясь грубо, но вполне определенно выказывая свое желание не находиться в его объятьях дольше пары мгновений. - Я боялась, что мое присутствие будет отвлекать тебя.
Жалкая тень былой привязанности друг к другу - вот кем они были теперь. Колдовство, затаившееся в стенах Рич Хилла, не только сводило Анну с ума, но и отстранило супругов друг от друга. Отстранило настолько сильно, что Анна теперь не представляла, как они могут все исправить. Невидимая преграда все еще стояла между ними, и пусть любовь к мужу не ушла из ее сердца, но в разуме слишком ясно вставали картины того, каким жестоким человеком может быть Натаниэль.
А разве она могла самозабвенно любить того, кто был жесток?
- В походе тебе не стоит переживать за нас, - Анна заходит с противоположной стороны кроватки и заботливо поправляет одеяльце на сыне. - Мы в безопасности в Рич Хилле, - слова даются непросто, звучат несколько напряженно и, немного поразмыслив, Анна поспешно добавляет. - Теперь.

Иногда монстры становятся монстрами. Иногда кошмары становятся реальностью.
Должно быть, за минувшие месяцы, наполненные страхом и хлипкой стеной, отделяющей ее от безумия, Анна в какой-то мере была готова к тому, что стало происходить на самом верху западной башни. То, что являлось ей лишь под воздействием колдовства, и те сомнения, что зародила в ней ведьма в подземелье, какая умерла на костре - все это медленно, но складывалось в некую последовательность событий в разуме Анны, который с каждым днем все меньше их отвергал. Прежние ужасы находили смирение, а порожденный в груди страх притуплялся. За последние месяцы она так часто дрожала от ужаса, что это закалило ее нрав. Теперь по-настоящему напугать Анну было гораздо сложнее.
Стоя в неглиже и смущенно пытаясь прикрыться руками, молодая графиня отворачивается от служанки, не желая видеть ее любопытных глаз. Крик ребенка скрывается на примыкающей лестнице, и впервые с момента рождения сына Анна испытывает облегчение от его отсутствия рядом. По крайней мере, эта ужасная сцена, которая вне всяких сомнений предстояла, не запечатлится в нежном разуме ребенка.
Когда шаги служанки стихли, Анна осталась наедине с монстром. Тем самым, облик которого принял ее муж.
Ее никогда намеренно не учили подчиняться: граф Фаулер не вкладывал в голову своей дочери, что она ниже мужчины и вся ее участь сводится к тому, чтобы терпеть. Он воспитывал ее равной, но уважающий того, кто стал бы этого достоин, а до недавнего времени в светловолосой не было ни малейшего сомнения в том, что такого заслуживает и ее муж. Однако, Анна так же прекрасно знала и ту участь, что нередко принимают женщины, которым не столь повезло с замужеством. Терпеть - вот к чему сводились все их супружеские обязанности, и едва ли мужья догадывались, с какой-то интонацией и отвращением во взгляде жены потом рассказывают об их "победах". Молодой графине всегда было неловко даже присутствовать при таких разговорах, но именно они сделали для нее реальной и иную сторону брака.
Терпеть - так ведь, верно?
Ей не хочется ни кричать, ни вырываться, когда Натаниэль заставляет ее встать перед ним на колени, и хоть мгновение она находится в замешательстве, но затем так же податливо делает все, что он приказывает. Именно так - приказывает, - не как любимой жене, не как матери его сына. Он так груб, словно имеет дело с портовой шлюхой, за которую отдал пару медяков в нетерпеливом порыве по-быстрому утолить свою страсть. Наверное, те шлюхи тоже терпят, что еще им остается.
Член мужа без всяких нежностей скользил у нее во рту, а неумелость Анны легко скрывалась за напористыми движениями Натаниэля. Слезы катились по ее щекам крупными каплями, то ли от непривычных ощущений, то ли от издевательств с его стороны, что были так ловко замаскированы. Впиваясь пальцами в его бедра и ощущая, как возрастает напряжение Натаниэля, Анна думала лишь о том, чтобы это поскорее кончилось, и она смогла бы забыть о случившемся так же, как забывала свои кошмары. Однако надежда на это была слабой: Анна прекрасно знала о том, как неутолим бывает ее муж. И самое ужасное состояло в том, что она была полностью в его власти. Отнюдь не в качестве романтичной прелюдии к признаниям, не в этот вечер. Сегодня он повелевал ею так, как повелевают собственной вещью, и ни один человек на свете не мог спасти Фаулер от этой участи. Ее муж - ее господин. Ее муж - ее наказание.
Стон Натаниэля возвестил об окончании пытки еще до того, как он излился семенем. Анна инстинктивно сглотнула и наконец почувствовала, как руки мужчины ослабили хватку. Она осела на холодный пол и отодвинулась, насколько позволял отстранится резной шкаф справа от нее.
- Зачем ты это делаешь, Натаниэль? - глаза ее все еще были полны слез, а сама графиня пыталась восстановить дыхание. - Ты слишком много выпил...
Пытаясь воззвать к его разуму, Анна выглядела пораненным маленьким зверьком, который жался к стене, но не видел возможности побега. Молодая графиня пыталась напомнить себе, что он - ее муж, - и она должна принимать его любым. Но Анна отказывалась видеть в этом пьяном, жестоком мужчине своего мужа, которому отдала сердце не в силу долга, а потому что он был достоин.
Теперь, она могла спросить у него лишь одно - как долго это еще будет продолжаться?

Его прикосновения были противны, не в физическом плане, вовсе нет. Что-то эмоциональное сломалось внутри Анны, и ей вовсе не хотелось ни одного прикосновения мужа, ни одного его слова, ни одного взгляда. Сейчас она с некой благодарностью думала о предстоящей войне, которая даст ей долгожданное спокойствие и избавит от необходимости каждый день оправдывать свои желания, объясняя что не так. Разве сам Натаниэль не видел этого? Разве минувшее унизительное действие ни о чем ему не сказало?
- И ты спрашиваешь об этом сейчас? - его вопросы, кажется, продолжают унижать ее еще больше, доказывая его власть, которую молодая графиня никогда не отрицала. Когда-то он сам дал ей право считать, будто ее мнение тоже важно, что тоже имеет вес - и теперь так бессовестно и жестоко забирал его обратно.
Подняться с пола оказалось не так просто: ноги затекли и отказывались слушаться, а на тело накатило такая волна слабости, что Анна скорее предпочла бы остаться в углу, лишь бы муж покинул ее покои, наконец оставив одну. Если он уже удовлетворил свою страсть, то к чему все остальное. К чему продолжение муки, которая грозит ей новым наказанием.
- Теперь я понимаю, как сильно ты меня хочешь, - повторяет она за ним, подобно провинившейся ученице, взыскавшей за свою провинность наказание хуже, чем десяток плетей. Но раз Натаниэлю так важно это услышать, то пускай, ей не так и сложно, несмотря на распухшие губы и заплаканный вид. Она заставляет себя вновь посмотреть на него, но не выдерживает и минуты, поспешно отведя в сторону глаза. Этот человек, стоящий напротив, меньше всего был похож на ее мужа. И она не хотела видеть Натаниэля таким. Запоминать его так в их, возможно, последнюю ночь.
Решив, что он больше не желает прикасаться к ней, Анна отходит - сперва даже не решает куда именно, ей важно просто отойти от него. Со стула она забирает накидку, ткань полупрозрачная, но это лучше, чем ничего. Графиня накидывает ткань на плечи и вновь стремиться подальше от мужа, тем более, что в противоположном углу так удачно оказывается ёмкость с водой. Анна быстро ополаскивает лицо и руки, и намеренно избегает взгляда в зеркало.
- Быть может, Натаниэль, ты всегда хотел видеть меня такой, - она не поворачивается к нему, произнося это, а где-то в памяти глухо звучит голос ведьмы, который предупреждал ее о том, как превратны могут быть чувства Ричмонда. Может быть с самого начала Анна истолковала их ложно: что, если он никогда не любил ее? Может, все это время он только желал ее тело.
Пожалуй, это она услышит это от него, то Фаулер станет легче принять свою участь.

Отредактировано Anna Fowler (2015-10-27 21:31:44)

Он хотел. Конечно, ей было прекрасно известно, чего хотел Натаниэль, беря ее в жены. И то, каким стандартам, возведенным в ранг правил их общества, она должна была соответствовать. Первые месяцы она постоянно держала их в голове и делала все возможное, чтобы стать для него идеальной супругой. Той, которая будет заслуживать его доверия и любви. Но разве в свою очередь не он клялся оберегать и защищать ее. И разве не в его собственном доме, в его владениях, на его собственную жену наводили колдовские чары, пытаясь свести с ума и загнать в могилу вместе с ребенком, которого она носила в себе. Где в этот момент была его защита? Почему он не смог уберечь ее, которая доверилась и всецело приняла его власть над собой.
Теперь все эти правила и обязательства казались чем-то инородным, придуманным для кого-то иного. Когда встает вопрос о сохранности твоей жизни и жизни ребенка, перестаешь думать о том, что скажут и подумают другие. Одним богам известно, какую тяжесть несла на своих хрупких плечах Анна и, тем не менее, смогла выстоять. Она родила ему здорового сына, сумев при этом сохранить свой разум. Грешно было уповать на то, что не все темные мысли ушли из ее головы так скоро. Если быть откровенной, Анна и сама не была уверена, что сможет когда-либо позабыть тот леденящий душу ужас, который преследовал ее каждую ночь. Если бы Натаниэль только знал, если бы слова были способны ему объяснить.
Его сомнения в ней ранят сильнее, чем то, к чему он принудил ее парой мгновений раньше. Они проникают так глубоко, что Анна чувствует только боль, и не способна сказать что-то в свое оправдание. Будучи дочерью графа Фаулера, она была готова ко многим испытаниям в своей жизни, но не к тому, что родной муж будет упрекать ее в том, что она была слаба и не оправдала его ожиданий. Что она плохая хозяйка, плохая жена, плохая мать... Вся правда состояла в том, что Натаниэль отчего-то решил, будто ей больше не нужна его поддержка, и прекратив ее, вскоре мужчина дошел до унижения. Только вот Анна сейчас нуждалась в нем больше, чем когда-либо. Как он мог не замечать, что прекратилось колдовство, но ничто так и не исправило тех ужасных воспоминаний, которые хранила в себе молодая графиня.
Иногда ей казалось, будто она все еще спит. Будто кошмары продолжаются.
- Нет, - Анна отрицательно мотает головой и из всех сил сдерживает вновь подступившие слезы. Лучше бы она злилась, лучше бы ненавидела его. Но вместо этого - его слова по-прежнему ранят ее, убивая то немногое светлое в ее сердце, что смогло восстановиться за последнее время. - Уходи, Натаниэль, прошу тебя, - она плотнее натягивает на плечи шаль и отходит в сторону. Хоть и прекрасно знает, что ей по-прежнему некуда бежать. - Я не хочу тебя.

Отредактировано Anna Fowler (2015-10-28 00:15:05)